В. Гюго "Собор Парижской Богоматери"

ГЛАВА VI
Разбитая кружка (отрывок)

...  Наконец, его величество Клопен успокоился.
     -- Итак, прощелыга, -- обратился он к нашему поэту, -- ты хочешь  стать
бродягой?
     -- Конечно, -- ответил поэт.
     --  Хотеть  --  этого  еще мало,  --  грубо ответил Клопен. -- Хорошими
намерениями  похлебки не, сдобришь, с ними разве только  в рай  попадешь. Но
рай и Арго -- вещи разные. Чтобы стать  арготинцем, надо доказать, что ты на
что-нибудь годен. Вот попробуй, обшарь чучело.
     -- Я обшарю кого вам будет угодно, -- ответил Гренгуар.
     Клопен  подал знак. Несколько арготинцев вышли  из  полукруга  и вскоре
вернулись.  Они  притащили   два   столба  с  лопатообразными  подпорками  у
основания, которые придавали им устойчивость, и  с поперечным брусом сверху.
Все в  целом  представляло прекрасную передвижную виселицу, и Гренгуар  имел
удовольствие видеть, как ее воздвигли перед  ним в мгновение ока. Все в этой
виселице   было  в  исправности,  даже  веревка,  грациозно  качавшаяся  под
перекладиной.
     "Зачем они все  это мастерят?"  --  с  некоторым беспокойством  подумал
Гренгуар.
     Звон  колокольчиков,  раздавшийся  в  эту  минуту,  положил  конец  его
тревоге. Звенело  чучело, подвешенное бродягами за шею к виселице:  это было
нечто  вроде вороньего пугала,  наряженного  в  красную одежду  и увешанного
таким множеством колокольчиков и бубенчиков, что их  хватило бы на украшение
упряжки   тридцати  кастильских  мулов.   Некоторое   время,   пока  веревка
раскачивалась,  колокольчики  звенели, затем  стали постепенно  затихать  и,
когда  чучело, подчиняясь  закону маятника, вытеснившего водяные и  песочные
часы, повисло неподвижно, совсем замолкли.
     Клопен указал  Гренгуару  на старую,  расшатанную скамью, стоявшую  под
чучелом:
     -- Ну, влезай!
     -- Черт побери! -- воспротивился Гренгуар. -- Ведь  я могу сломать себе
шею. Ваша скамейка хромает,  как двустишие Марциала: размер одной ноги у нее
-- гекзаметр, другой -- пентаметр.
     -- Влезай! -- повторил Клопен.
     Гренгуар  взобрался  на  скамью  и,  пробалансировав,  обрел,  наконец,
равновесие.
     -- А  теперь, -- продолжал король  Арго, --  зацепи  правой ногой левое
колено и стань на носок левой ноги.
     --  Ваше величество!  -- взмолился Гренгуар. -- Вы  непременно  хотите,
чтобы я повредил себе что-нибудь.
     Клопен покачал головой.
     --  Послушай, приятель, ты слишком  много болтаешь! Вот в двух  словах,
что от тебя требуется: ты должен, как  я уже  говорил, стать  на носок левой
ноги; в этом  положении  ты  дотянешься  до кармана  чучела, обшаришь его  и
вытащишь оттуда  кошелек. Если ты  изловчишься сделать  это так, что ни один
колокольчик  не  звякнет,  -- твое счастье: ты станешь бродягой.  Тогда  нам
останется только отлупить тебя хорошенько, на что уйдет восемь дней.
     -- Черт возьми! -- воскликнул Гренгуар.  -- Придется быть осторожным! А
если колокольчики зазвенят?
     -- Тогда тебя повесят. Понимаешь?
     -- Ничего не понимаю, -- ответил Гренгуар.
     -- Ну  так  слушай  же! Ты  обшаришь это чучело  и вытащишь  у него  из
кармана кошелек; если  в это время  звякнет хоть один колокольчик, ты будешь
повешен. Понял?
     -- Да, ваше величество, понял. Ну, а если нет?
     --  Если  тебе  удастся  выкрасть кошелек так, что никто не услышит  ни
звука, тогда  ты -- бродяга, и в продолжение восьми дней сряду мы будем тебя
лупить. Теперь, я надеюсь, ты понял?
     -- Нет,  ваше  величество,  я опять ничего  не понимаю.  В  чем же  мой
выигрыш, коли в одном случае я буду повешен, в другом -- избит?
     --  А в том, что  ты станешь бродягой,  -- возразил Клопен.  --  Этого,
по-твоему, мало? Бить мы  тебя будем для твоей же пользы, это приучит тебя к
побоям.
     -- Покорно благодарю, -- ответил поэт.
     -- Ну,  живей! -- закричал король, топнув ногой  по бочке,  загудевшей,
словно огромный барабан.  -- Обшарь чучело,  и  баста!  Предупреждаю тебя  в
последний раз: если звякнет хоть один бубенец, будешь висеть на его месте.
     Банда  арготинцев,  покрыв слова Клопена рукоплесканиями и  безжалостно
смеясь,  выстроилась вокруг  виселицы.  Тут  Гренгуар понял,  что  служил им
посмешищем и, следовательно, мог ожидать от них чего угодно. Итак, не считая
слабой надежды на  успех в  навязанном ему  страшном испытании,  уповать ему
было  больше  не на  что.  Он  решил  попытать  счастья,  но  предварительно
обратился  с пламенной мольбой  к чучелу,  которое намеревался обобрать, ибо
ему казалось, что легче умилостивить его, чем бродяг.  Мириады колокольчиков
с  крошечными  медными  язычками  представлялись  ему  мириадами  разверстых
змеиных пастей, готовых зашипеть и ужалить его.
     -- О!  -- пробормотал он.  -- Неужели  моя  жизнь  зависит от малейшего
колебания  самого  крошечного колокольчика?  О!  -- молитвенно  сложив руки,
произнес  он.  --  Звоночки,   не  трезвоньте,   колокольчики,  не  звените,
бубенчики, не бренчите!
     Он предпринял еще одну попытку переубедить Труйльфу.
     -- А если налетит порыв ветра? -- спросил он.
     -- Ты будешь повешен, -- без запинки ответил тот.
     Видя, что ему нечего ждать ни отсрочки,  ни промедления, ни возможности
как-либо  отвертеться,  Гренгуар  мужественно  покорился  своей  участи.  Он
обхватил правой  ногой левую, стал на  левый носок и протянул руку; но в  ту
самую минуту, когда он прикоснулся к чучелу, тело его,  опиравшееся  лишь на
одну ногу, пошатнулось на скамье,  которой тоже не хватало одной ноги; чтобы
удержаться,   он  невольно  ухватился  за  чучело   и,  потеряв  равновесие,
оглушенный роковым  трезвоном  множества  колокольчиков, грохнулся на землю;
чучело от толчка сначала описало круг, затем  величественно закачалось между
столбами.
     --  Проклятие!  --  воскликнул,  падая,   Гренгуар  и  остался  лежать,
уткнувшись носом в землю, неподвижный, как труп.
     Он слышал зловещий трезвон над своей головой,  дьявольский хохот бродяг
и голос Труйльфу:
     -- Ну-ка, подымите этого чудака и повесьте его без проволочки.
     Гренгуар встал. Чучело уже успели отцепить и освободили для него место.
     Арготинцы  заставили  его  влезть  на  скамью. К  Гренгуару подошел сам
Клопен и, накинув ему петлю на шею, потрепал его по плечу:
     -- Прощай, приятель! Теперь, будь в твоем брюхе кишки самого папы, тебе
не выкрутиться!
     Слово "пощадите" замерло  на  устах Гренгуара. Он растерянно огляделся.
Никакой надежды: все хохотали.
     -- Бельвинь  де Летуаль! --  обратился  король Арго к  отделившемуся от
толпы верзиле. -- Полезай на перекладину.
     Бельвинь де Летуаль проворно вскарабкался  на поперечный брус виселицы,
и мгновение спустя Гренгуар, посмотрев вверх, с  ужасом увидел, что Бельвинь
примостился на перекладине над его головой.
     -- Теперь, -- сказал Клопен Труйльфу, -- ты, Андри Рыжий, как  только я
хлопну в ладоши, вышибешь коленом у  него из-под  ног скамейку, ты,  Франсуа
ШантПрюн, повиснешь на ногах этого прощелыги, а  ты,  Бельвинь, прыгнешь ему
на плечи, да все трое разом. Слышали?
     Гренгуар содрогнулся.
     --  Ну, поняли? -- спросил Клопен трех арготинцев, готовых  ринуться на
Гренгуара,  словно пауки  на  муху.  Несчастная  жертва  переживала  ужасные
мгновения, пока Клопен  спокойно подталкивал ногою в огонь  несколько еще не
успевших  загореться  прутьев виноградной лозы. -- Поняли? -- повторил он  и
уже хотел хлопнуть в ладоши. Еще секунда -- и все было бы кончено.
     Но вдруг он остановился, точно осененный какойто мыслью.
     --  Постойте! --  воскликнул он.  -- Чуть не забыл!.. По нашему обычаю,
прежде чем повесить человека, мы спрашиваем, не найдется ли женщины, которая
захочет  его взять. Ну, дружище, это твоя  последняя  надежда. Тебе придется
выбрать между потаскушкой и веревкой.
     Этот цыганский обычай, сколь ни покажется  он странным читателю, весьма
пространно описывается в старинном английском  законодательстве. О нем можно
справиться в Заметках Берингтона.
     Гренгуар  перевел  дух:  но  в  течение  получаса  он  уже  второй  раз
возвращался к жизни, стало быть, особенно доверять этому счастью он не смел.
     -- Эй!  -- крикнул Клопен,  снова  взобравшись на бочку. -- Эй!  Бабье,
девки! Найдется ли среди вас  -- будь то ведьма или ее кошка -- какая-нибудь
потаскушка, которая пожелала бы взять его  себе? Эй, Колета Шарон, Элизабета
Трувен,  Симона  Жодуин, Мари Колченогая, Тони Долговязая,  Берарда Фануэль,
Мишель Женайль,  Клодина Грызи-Ухо,  Матюрина Жирору! Эй,  Изабо  ла  Тьери!
Глядите сюда! Мужчина задаром! Кто хочет?
     По  правде  сказать,  Гренгуар  представлял  собой  малопривлекательное
зрелище в том плачевном состоянии,  в  каком он находился. Женщины отнеслись
равнодушно к этому  предложению.  Бедняга  слышал, как  они  ответили: "Нет,
лучше повесьте. Тогда мы все получим удовольствие".
     Три  особы  женского  пола,  однако,  отделились  от  толпы  и  подошли
посмотреть на него. Первая была толстуха с квадратным лицом. Она внимательно
оглядела  жалкую куртку  философа. Его  камзол был до такой степени изношен,
что на  нем было больше дыр, чем  в сковородке для жаренья каштанов. Девушка
скорчила гримасу.
     -- Рвань! -- пробурчала  она.  --  А  где  твой плащ?  -- спросила  она
Гренгуара.
     -- Я потерял его.
     -- А шляпа?
     -- У меня ее отняли.
     -- А башмаки?
     -- У них отваливаются подошвы.
     -- А твой кошелек?
     -- Увы, -- запинаясь, ответил Гренгуар, -- у меня нет ни полушки.
     --  Ну  так  попроси,  чтобы тебя повесили, да еще  скажи  спасибо!  --
отрезала она и повернулась к нему спиной.
     Вторая --  старая, смуглая, морщинистая, омерзительная нищенка, до того
безобразная, что даже во Дворе чудес она составляла исключение, -- покружила
вокруг Гренгуара. Ему даже стало страшно, что вдруг она пожелает его взять.
     -- Слишком тощий! -- пробормотала она и отошла.
     Третья  была  молоденькая  девушка,  довольно свеженькая и  не  слишком
безобразная. "Спасите меня!" -- шепнул ей  бедняга. Она взглянула на  него с
состраданием, затем потупилась,  поправила  складку на юбке и остановилась в
нерешительности.  Он следил за всеми ее движениями:  это была  его последняя
надежда.  "Нет,  --  проговорила   она.  --  Нет,  Гильом  Вислощекий   меня
поколотит". И она замешалась в толпу.
     -- Ну, приятель, тебе не везет, -- заметил Клопен.
     Поднявшись во весь рост  на своей бочке,  он, всем на  забаву, крикнул,
подражая тону оценщика на аукционе:
     -- Никто не желает его приобрести? Раз, два, три!
     Затем  повернулся  лицом к виселице  и,  кивнув  головой,  добавил:  --
Остался за вами!
     Бельвинь де Летуаль, Андри Рыжий и Франсуа Шант-Прюн снова приблизились
к Гренгуару.
     В эту минуту среди арготинцев раздался крик:
     -- Эсмеральда! Эсмеральда!
     Гренгуар   вздрогнул  и  обернулся  в  ту  сторону,  откуда  доносились
возгласы.   Толпа  расступилась  и  пропустила   непорочное,   ослепительное
создание.
     То была цыганка.
     -- Эсмеральда!  --  повторил Гренгуар,  пораженный,  несмотря  на  свое
волнение,  той  быстротой,  с  какою  это магическое  слово связало  все его
сегодняшние впечатления.
     Казалось, это  удивительное существо простирало до самого  Двора  чудес
власть своего очарования и красоты. Арготинцы и арготинки безмолвно уступали
ей дорогу, и их зверские лица как бы светлели от одного ее взгляда.
     Своей легкой поступью она приблизилась к осужденному. Хорошенькая Джали
следовала за  ней. Гренгуар был ни жив ни мертв. Эсмеральда молча глядела на
него.
     -- Вы  хотите повесить этого  человека? -- с важностью обратилась она к
Клопену.
     -- Да, сестра, --  ответил король Алтынный, -- разве только ты захочешь
взять его в мужья.
     Она сделала свою очаровательную гримаску.
     -- Я беру его, -- сказала она.
     Тут Гренгуар непоколебимо уверовал в то,  что все  происходящее с ним с
утра лишь сон, а это -- продолжение сна.
     Развязка хотя и была приятна, но слишком сильно потрясла его.
     С шеи поэта сняли  петлю и велели ему спуститься со скамьи. Он вынужден
был сесть -- так  он был ошеломлен. Цыганский герцог  молча  принес глиняную
кружку. Цыганка подала ее Гренгуару.
     -- Бросьте ее на землю, -- сказала она.
     Кружка разлетелась на четыре части.
     -- Брат! -- произнес цыганский король, возложив на их головы свои руки.
-- Она твоя жена. Сестра! Он твой муж. На четыре года. Ступайте.