В.Г. Короленко "Старый звонарь (весенняя идиллия)".
(отрывок)
Небольшое селение, приютившееся над дальней речкой, в бору, тонуло в том
особенном сумраке, которым полны весенние звездные ночи, когда тонкий туман,
подымаясь с земли, сгущает тени лесов и застилает открытые пространства
серебристо-лазурною дымкой... Все тихо, задумчиво, грустно...
Церковь стоит на холмике
в самой середине поселка... Скрипят ступени лестницы... Старый звонарь Михеич
подымается на колокольню, и скоро его фонарик, точно взлетевшая в воздухе звезда,
виснет в пространстве. Тяжело старику взбираться по крутой лестнице... Много уж раз
встречал он весенний праздник, потерял счет и тому, сколько раз ждал урочного часа на
этой самой колокольне. И вот привел Бог опять. Ему не нужно часов: Божьи звезды скажут
ему, когда придет время...
Он вспоминает, как в первый раз с тятькой взобрался на эту
колокольню... Господи Боже, как это давно... и как недавно! .. Он видит себя белокурым
мальчонкой; глаза его разгорелись; ветер, - не тот, что подымает уличную пыль, а какой-то
особенный, высоко над землею машущий своими безшумными крыльями, - развевает его
волосенки...
Однако, пора. Взглянув еще раз на звезды, Михеич поднялся, снял шапку,
перекрестился и стал подбирать веревки от колоколов... Через минуту ночной воздух
дрогнул от гулкого удара... Другой, третий, четвертый... один за другим, наполняя чутко
дремавшую предпраздничную ночь, полились властные, тягучие, звенящие и поющие
тоны... Звон смолк. В церкви началась служба В прежние годы Михеич всегда спускался
по лестнице вниз и становился в углу, у дверей, чтобы молиться и слушать пение. Но
теперь он остался на своей вышке... Глухо гудящие колокола тонули во мраке; внизу, из
церкви, по временам слабым рокотом доносилось пение, и ночной ветер шевелил веревки,
привязанные к железным колокольным сердцам...
"Михеич, а Михеич!.. Что ж ты, али
заснул?" -- кричат ему снизу.
"Ась? -- откликнулся старик и быстро вскочил на ноги.--
Господи! неужто и вправду заснул? Не было еще экаго сраму!.."
И Михеич быстро,
привычною рукой, хватает веревки. Внизу, точно муравейник, движется мужичья толпа;
хоругви бьются в воздухе, поблескивая золотистою парчой... Вот обошли крестным ходом
вокруг церкви, и до Михеича доносится радостный клич: "Христос воскресе из мертвых!" И
отдается этот клич волною в старческом сердце... И кажется Михеичу, что ярче вспыхнули
в темноте огни восковых свечей, и сильней заволновалась толпа и забились хоругви, и
проснувшийся ветер подхватил волны звуков и широкими взмахами понес их ввысь,
сливая с громким, торжественным звоном...
Никогда еще так не звонил старый Михеич.
Казалось, его переполненное старческое сердце перешло в мертвую медь, и звуки точно
пели и трепетали, смеялись и плакали, и, сплетаясь чудною вереницей, неслись вверх, к
самому звездному небу. И звезды вспыхивали ярче, разгорались, а звуки дрожали и
лились, и вновь припадали к земле с любовною лаской... Большой бас громко вскрикивал
и кидал властные, могучие тоны, оглашавшие небо и землю: "Христос Воскресе!" И два
тенора вздрагивая от поочередных ударов железных сердец, подпевали ему радостно и
звонко: "Христос Воскресе!" А два самые маленькие дисканта, точно торопясь, чтобы не
отстать, вплетались между больших и радостно, точно малые ребята пели вперегонку:
"Христос Воскресе!" И казалось, старая колокольня дрожит и колеблется, и ветер,
обвевающий лицо звонаря, трепещет могучими крыльями и вторит: "Христос Воскресе!"
И старое сердце забыло про жизнь, полную забот и обиды".
|